- Комиссар Мегрэ, #
Глава 1
Девушка с коровой
Когда майским днем Мегрэ сошел с поезда в Делфзейле, он имел весьма смутное представление о деле, которое привело его в этот маленький городок на севере Голландии.
Некто Жан Дюкло, профессор университета в Нанси, совершал лекционное турне по городам Севера. В Делфзейле он был гостем господина Попинги, преподавателя Высшего мореходного училища. Но Попинга был убит. Хотя формально французского профессора не обвиняли, тем не менее его попросили не уезжать из города и оставаться в распоряжении голландских властей.
Вот и все или почти все. Профессор Дюкло сообщил о случившемся в Нанси, вследствие чего в Делфзейл был направлен представитель уголовной полиции.
Задача была возложена на Мегрэ, задача скорее официозная, чем официальная, которую он сделал еще менее официальной, не предупредив голландских коллег о своем приезде.
Перед отъездом он получил пространные показания Жана Дюкло и список людей, так или иначе причастных к этой истории.
Как раз списком-то и занимался Мегрэ в вагоне поезда.
Конрад Попинга (жертва), сорок два года, бывший капитан дальнего плавания, преподаватель Высшего мореходного училища в Делфзейле. Женат. Детей нет. Свободно говорил по-английски и по-немецки, довольно хорошо по-французски.
Лизбет Попинга, его жена, дочь директора лицея в Амстердаме. Широко образованна. Прекрасное знание французского языка.
Ани ван Элст, младшая сестра Лизбет Попинга. Двадцать пять лет. Лиценциат. В Делфзейле временно. Французский понимает, но говорит плохо.
Винанды, соседи Попингов: Карл Винанд, преподаватель математики в Высшем мореходном училище, его жена и двое детей. Французского не знают.
Бетье Лиеенс, восемнадцать лет, дочь фермера, специализирующегося на экспорте племенных коров.
Дважды была в Париже. Французским владеет в совершенстве.
Сухая справка, ничего не говорящие имена — все это ни на шаг не продвинуло Мегрэ, прибывшего из Парижа после тридцати шести часов пути.
Делфзейл смутил его с первой же минуты. Утром он проехал традиционную, с тюльпанами, Голландию, хорошо знакомый Амстердам, удивительную, изрезанную каналами провинцию Дренте с бескрайними вересковыми зарослями.
И вот теперь пейзаж, не имеющий ничего общего с голландскими открытками, пейзаж в сто раз более нордический, чем можно было вообразить.
Маленький городок десять-пятнадцать улочек, ровно вымощенных, словно кафель на кухне, красивым красным кирпичом. Низенькие, тоже кирпичные дома, щедро отделанные деревом светлых и веселых тонов.
Игрушка, а не город. Такое впечатление усиливалось оттого, что город со всех сторон окружала дамба, оснащенная массивными, как в шлюзах, воротами, которые закрывались во время приливов.
За дамбой устье Эмса, Северное море, серебристая лента воды. Суда на разгрузке под кранами, каналы и множество больших, тяжелых, похожих на шаланды парусников, способных противостоять морской стихии.
Светило солнце. Приветствуя незнакомого пассажира, начальник вокзала приподнял симпатичную оранжевую фуражку.
Мегрэ направился в кафе напротив вокзала. Войдя, он не сразу решился сесть: ему показалось, что он попал в дом мелкого буржуа, настолько здесь было чисто и уютно.
В зале стоял один-единственный стол. На столе — свежие газеты. Навстречу Мегрэ поднялся хозяин, сидевший за кружкой пива с двумя посетителями.
— Вы говорите по-французски? — спросил Мегрэ.
Отрицательный, без тени смущения, жест.
— Пива, пожалуйста… Bier!
Устроившись, он достал из кармана список. На глаза попалась последняя фамилия. Показав ее хозяину, комиссар произнес несколько раз:
— Ливенс…
Трое мужчин заговорили между собой. Потом один из них, высокий парень в матросской фуражке, встал, сделав Мегрэ знак следовать за ним. Голландских денег у комиссара еще не было, и он протянул хозяину стофранковую купюру. Тот запротестовал:
— Morgen!.. Morgen!..[1] Завтра! Только приходите!..
Все было по-семейному, просто, даже задушевно. Не говоря ни слова, провожатый повел Мегрэ по улицам городка.
Они миновали сарай, забитый старыми якорями, канатами, цепями, буями, компасами, дом парусного мастера, что-то мастерившего на пороге, кондитерскую, витрина которой выставляла напоказ изобилие шоколада и всевозможных сладостей.
— Говорить по-английски?
Комиссар покачал головой.
— По-немецки?
Тот же ответ, и парень снова погрузился в молчание.
В конце улицы уже начиналась сельская местность: зеленые луга, канал, по всей ширине которого плавали бревна, ожидая, когда их сплотят и доставят по назначению.
Вдали блестела высокая черепичная крыша.
— Ливенс!.. Dag, mijnheer.[2]
После некоторых попыток поблагодарить своего спутника, любезно сопровождавшего его почти четверть часа, Мегрэ продолжал путь один.
Чистое небо создавало атмосферу удивительной прозрачности. Комиссар шел вдоль лесосклада с огромными штабелями дуба, красного и тикового дерева.
У берега стоял катер. Играли дети. А потом почти километр — ничего. Только стволы деревьев на воде да белые ограждения вокруг полей, где разгуливали великолепные коровы.
И новое столкновение реальности с устоявшимся понятием: слово «ферма» вызывало у Мегрэ представление о соломенной крыше, кучах навоза, животных.
Перед ним же был новый красивый дом, окруженный утопающим в цветах парком. На канале, напротив дома, легкая лодка из красного дерева. У ограды — никелированный дамский велосипед.
Он поискал звонок, но не нашел. Покричал — никто не ответил. К нему подбежала собака, потерлась о ноги.
С левой стороны к дому примыкала длинная с окнами в ряд постройка, что-то вроде сарая, но сарая добротного, окрашенного в яркие тона. Оттуда послышалось мычание!
Мегрэ вошел в парк, обогнул цветники и оказался перед широко раскрытыми воротами.
Это был хлев, такой же опрятный, как и сам дом. Все из красного кирпича, все дышало теплом и уютом. Желоба для стока воды. Механическая система подачи кормов в ясли.
Позади каждого бокса — блоки, назначение которых Мегрэ понял лишь потом: они поддерживали коровам хвосты во время доения, чтобы не пачкать молоко.
Внутри царил полумрак. Все животные были на пастбище, и только в первом боксе лежала на боку одна корова.
К Мегрэ приближалась девушка, заговорившая с ним по-голландски.
— Мадемуазель Ливенс?
— Да… Вы француз?
Разговаривая, она посматривала на корову. Девушка улыбалась, но с долей иронии, которую Мегрэ сразу не разгадал.
Предвзятое мнение не подтвердилось и здесь: Бетье Ливенс в черных резиновых сапожках выглядела как наездница. Поверх зеленого шелкового платья, почти скрывая его, на ней был фартук, вроде тех, что носят медицинские сестры.
Здоровый цвет лица. Хорошая, радостная, несколько простоватая улыбка. Большие голубые глаза. Рыжие волосы.
Видимо, она подбирала забытые французские слова, которые произносила с заметным акцентом, но чтобы освоиться с языком, ей не потребовалось много времени.
— Вы к отцу?
— Нет, к вам.
Она чуть не прыснула со смеху.
— Извините. Отец уехал в Гронинген и вернется лишь вечером. Оба работника на канале — разгружают уголь.
Служанка пошла за продуктами. И именно сейчас корова начала телиться. Так неожиданно… А я совсем одна.
С широкой улыбкой она стояла, прислонясь к лебедке, приготовленной на тот случай, если придется помогать корове.
Сапоги девушки блестели на солнце как лакированные.
У нее были пухленькие розовые руки, ухоженные ногти.
— Я по поводу Конрада Попинги…
Она нахмурилась: корова тяжело поднялась и снова легла.
— Погодите… Вы не поможете мне?
И она надела приготовленные заранее резиновые перчатки.
Вот так Мегрэ начал расследование, ассистируя девушке, чьи уверенные движения, обнаруживая хорошую физическую подготовку, помогали появиться на свет теленку чистой фрисландской породы.
Спустя полчаса, когда новорожденный уже искал материнское вымя, комиссар вместе с Бетье мыл руки под медным краном.
— Вы впервые занимаетесь подобным ремеслом? — пошутила она.
— Впервые.
Девушке было восемнадцать. Она сняла белый фартук — облегающее шелковое платье подчеркивало ее пышные формы, которые, вероятно по причине солнечного дня, действовали опьяняюще.
— Поговорим за чаем. Проходите в дом.
Вернулась служанка. Гостиная, обставленная строго, но с изысканным вкусом, казалась темной. Стекла маленьких окон были необычного, чуть розоватого цвета, какого Мегрэ никогда раньше не встречал.
Книжный шкаф, полный книг. Много работ по животноводству и ветеринарному искусству. На стенах — золотые медали, полученные на международных выставках, дипломы. В самом центре — последние произведения Клоделя, Андре Жида, Валери.
Бетье кокетливо улыбнулась.
— Не хотите взглянуть на мою комнату?
Она ждала его впечатлений. Вместо кровати диван из голубого бархата. Обои заменяла набивная ткань. Темного дерева стеллажи — и снова книги. Вся хрустящая, купленная в Париже кукла.
Почти будуар, но обстановка казалась тяжелой, солидной, продуманной.
— Как в Париже, правда?
— Мне хотелось бы узнать от вас, что произошло на прошлой неделе.
Лицо Бетье омрачилось, но не настолько, чтобы поверить в глубину ее переживаний. Ведь только что она так улыбалась, с гордостью показывая свою комнату!
— Пойдемте пить чай.
Они сели друг против друга. На столе стоял чайник, покрытый для сохранения тепла куклой-грелкой.
Бетье говорила медленно, ей не хватало слов, но она быстро нашла выход: взяла словарь и время от времени надолго останавливалась, чтобы найти точное выражение.
По каналу плыла лодка с огромным серым парусом.
Было безветрие, и лодочник отталкивался шестом, с трудом протискиваясь среди бревен.
— Вы еще не ходили к Допингам?
— Я приехал час назад, и времени у меня было ровно столько, чтобы помочь отелиться вашей корове.
— Да… Конрад был милый обаятельный человек. Сначала он плавая вторым помощником, потом — старшим… Вы так скажете по-французски?.. Получив диплом капитана, женился и перешел на преподавательскую работу в Высшее мореходное училище. Не очень-то весело! У него была небольшая яхта, но госпожа Попинга боялась воды, и яхту пришлось продать. Осталась только лодка… Вы видели мою? Почти такая же… По вечерам он давал частные уроки.
Он много работал.
— Какой он был?
Она не сразу поняла вопрос, а потом принесла фотографию высокого толстощекого молодого человека, светлоглазого, коротко постриженного, на вид добродушного и пышущего здоровьем.
— Это Конрад. Сорок ему не дашь, правда? Его жена намного старше, ей лет сорок пять. Вы не видели ее? Совсем другой человек. Здесь, например, все протестанты. Я принадлежу к современной церкви, а Лизбет Попинга — к традиционной, более строгой, более… как это сказать?… консерваторной?
— Консервативной.
— Да! И еще она возглавляет все благотворительные учреждения.
— Вы ее не любите?
— Нет. Но не из-за этого. Она дочь директора лицея, понимаете? Мой же отец-простой фермер. Конечно, она очень добрая, милая…
— Что же все-таки произошло?
— У нас часто бывают лекции. Городок хоть и маленький — пять тысяч жителей, — но все хотят быть в курсе событий. В прошлый четверг выступал профессор Дюкло из Нанси. Вы его знаете?
Девушка удивилась, что Мегрэ не знал профессора, которого она считает светилом.
— Крупный адвокат. Специалист по уголовному праву и — как это? — психологии. Он рассказывал об ответственности преступников, правильно?.. Поправляйте меня, если я делаю ошибки… Госпожа Попинга — президент Ассоциации, и все лекторы останавливаются у нее. На десять часов назначили прием для узкого круга: профессор Дюкло, Конрад Попинга с женой, Винанды с детьми и я. Собрались у Попингов, их дом в километре отсюда, на Амстердип…
Амстердип — это канал, он перед вами… Пили вино, ели пирожные. Конрад включил приемник. Да, забыла, еще была Ани — сестра госпожи Попинга, адвокат. Конрад захотел танцевать. Свернули ковер. Винанды ушли раньше, из-за детей — самый маленький расплакался. Они живут по соседству с Попингами. В полночь Ани захотела спать. Я была на велосипеде, и Конрад, тоже на велосипеде, поехал меня провожать. Я вернулась домой, отец ждал меня. О трагедии мы узнали утром. Весь город был потрясен. Не думаю, что я виновата в случившемся. Когда Конрад вернулся, он хотел поставить велосипед в сарай, за домом. Кто-то выстрелил из револьвера, он упал и через полчаса умер.
Бедный Конрад! Рот открыт…
Она вытерла слезу, которая казалась неестественной на ее гладкой и розовой, словно спелое яблоко, щеке.
— Это все?
— Да. Из Гронингена в помощь жандармерии приехала полиция. Они считают, что стреляли из дома. Ходят слухи, что сразу после выстрелов видели, как профессор спускался по лестнице с револьвером в руке. С револьвером, из которого стреляли.
— Профессор Жан Дюкло?
— Да. Поэтому ему и не разрешили уехать.
— Короче, в момент убийства в доме находились госпожа Попинга, ее сестра и Жан Дюкло?
— Ya.[3]
— А на приеме, кроме них, были Винанды, вы и Конрад.
— И еще Кор! Я забыла.
— Кор?
— Корнелиус, воспитанник мореходного училища, он брал частные уроки.
— Когда он ушел?
— Вместе с нами, но повернул направо и поехал на велосипеде на учебное судно, стоящее на Эмс-канале… Сахар, пожалуйста.
От чашек поднимался пар. У дома остановилась машина, и вскоре в комнату вошел мужчина — высокий, широкоплечий, седоватый, с серьезным лицом и тяжелой походкой, подчеркивающей его спокойствие.
Хозяин фермы, а это был Ливенс, подождал, пока дочь представит ему гостя. Ничего не сказав, он крепко пожал руку Мегрэ.
— Отец не говорит по-французски.
Бетье налила отцу чашку чая. Он выпил стоя, маленькими глотками, в то время как она рассказывала ему по-голландски о рождении теленка.
Видимо, она рассказала и об участии Мегрэ в этом событии, потому что Ливенс посмотрел на комиссара с удивлением, не лишенным иронии. Потом, чопорно раскланявшись, он ушел в хлев.
— Профессор Дюкло в тюрьме? — спросил Мегрэ после его ухода.
— Нет. Он в гостинице «Ван Хасселт», с жандармом.
— А Конрад?
— Тело увезли в Гронииген, это в тридцати километрах отсюда. Большой город, сто тысяч жителей, университет, где принимали Жана. Дюкло… Ужасно!.. Никто ничего не может понять.
Действительно ужасно! Но вопреки случившемуся все вокруг дышало покоем. Причиной тому был и домашний уют, и горячий чай, и сам городок, напоминающий игрушку, которую ради забавы оставили на берегу моря.
Из окна, возвышаясь над кирпичными строениями, виднелись труба и мостик огромного судна, стоящего на разгрузке. Бесконечная вереница пароходов скользила к морю по водной глади Эмса.
— Конрад часто провожал вас?
— Всегда, когда я приходила к ним. Как друг.
— Госпожа Попинга не ревновала?
Вопрос вырвался случайно: взгляд Мегрэ упал на аппетитную грудь девушки, и он покраснел.
— Почему?
— Не знаю. Ночь, вы вдвоем…
Она засмеялась, обнажив здоровые зубы.
— Для Голландии это естественно. Кор тоже провожал меня.
— Он не влюблен в вас?
Она не ответила, а только хихикнула с кокетством и удовлетворением.
Мегрэ увидел за окном отца Бетье, который на руках вынес из хлева теленка и поставил его на залитую солнцем лужайку. Теленок качался на тоненьких ножках, чуть было не упал, потом вдруг побежал и через несколько метров остановился.
— Конрад вас целовал?
Снова смех, но теперь она покраснела.
— Целовал.
— А Кор?
Скорее для приличия она отвернулась.
— Тоже… Почему вы спрашиваете об этом?
Она как-то странно смотрела, может быть, ждала, что и Мегрэ поцелует ее?
С улицы ее позвал отец. Бетье открыла окно. Отец что-то сказал ей по-голландски, и она, повернувшись к Мегрэ, пояснила:
— Извините, надо идти в город за бургомистром. Это важно для родословной теленка… Вы сейчас куда, в Делфзейл?
Они пошли вместе. Она вела за руль велосипед, слегка покачивая развитыми, как у зрелой женщины, бедрами.
— Красиво у нас, правда? Бедный Конрад, он ничего больше не увидит! Завтра открывается купальный сезон.
Конрад купался каждый день, по часу оставаясь в воде…
Мегрэ задумчиво смотрел в землю.
